О некоторых антропологических последствиях пандемии

Александр Асмолов – директор Школы антропологии будущего РАНХиГС.

«Правильный ответ» публикует фрагмент «Кросскультурного мониторинга образов пандемии и инфодемии», подготовленного Школой антропологии будущего РАНХиГС.

Некоторые ученые считают, что текущий коронакризис станет поводом для пересмотра привычных на сегодняшний день практик. Одновременно с этим противоречивость высказываемых ими мнений наводит на мысль о комплексном характере проблем, вставших перед человечеством, и опасности предложения простых решений в ситуации сложности.  Приведем некоторые примеры, раскрывающие этот тезис. 

Один из самых актуальных примеров проявления подобной сложности – проблема наличия так называемых мокрых рынков в некоторых странах, в частности в Китае. По мнению части экспертов, именно антисанитарный характер и предложение различных, в том числе экзотических видов животных в качестве товара на мокрых рынках в Китае послужили источником заражения. Так, итальянский философ Паола Кавальери, известная своими работами по распространению прав человека на обезьян, и австралийский философ биоэтики Питер Сингер отмечают, что даже вне обсуждения этической стороны вопроса остаются очевидными санитарные последствия таких практик, до сих пор имеющих колоссальную популярность в Китае и некоторых иных странах. Авторы подчеркивают, что отход от них безусловно будет затруднен культурными и экономическими обстоятельствами, однако именно он может способствовать предотвращению появления будущих эпидемий и пандемий. Текущий кризис становится удобным моментом для такого рода перемен. Журналист Ник Коэн в связи с проблемой культурных привычек обращения с животными отмечает, что в настоящий момент коронакризис «вместо того, чтобы менять представления, укрепляет их». Политические лидеры привлекают внимание к разным аспектам происходящего, но не к источнику заражения, и это, по его мнению, должно быть изменено. Автор статьи в The New York Times настаивает на нелицеприятности происходящего на мокрых рынках и напрямую связывает распространение коронавируса с обозначенными практиками. Интересно, что конкретные предложения по такого рода переменам уже производятся. Петиция с заголовком «Победим пандемию 1000000 подписей» (подписанная в том числе Питером Сингером), направленная властям США, активно набирает подписи. Авторы петиции отмечают, что при отсутствии пересмотра ряда практик, актуальных сегодня, человечество рискует столкнуться с рядом последующих пандемий. Среди конкретных предложений перечисляются следующие: создать план по отходу от практик индустриального фермерства к 2050 году, установить субсидии для растительных альтернатив, закрыть мокрые рынки с животными, ввести справедливую торговлю, увеличить налогообложение на животные продукты.

Вместе с тем появляются предположения о том, что такого рода простые решения не могут справиться с проблемой и, более того, представляют опасность. Антропологи и авторы статьи в The Conversation «Почему закрытие мокрых рынков в Китае может быть страшной ошибкой» отмечают, что в популярности высказываний против мокрых рынков играет большую роль опосредствование реальности медиасредствами. Последние, подчеркивая негуманное и шокирующее для представителей европейских стран изображение рынков и предлагаемых на них экзотических животных и т. д., усиливают волнения по поводу необходимости срочного закрытия таких рынков, и слепоту к их антропологической значимости, и даже расистские настроения. Авторы отмечают, что, учитывая разнообразие предлагаемого на мокрых рынках ассортимента и относительно ограниченного количества рынков с экзотическими животными, с которыми связывается распространение вируса, неверно атрибутировать распространение коронавируса c этой культурной практикой. Вместо этого необходимо понять, что они составляют повседневную действительность подавляющего большинства китайского населения. Около 30–59% закупок производятся именно на этих рынках. В ситуации их резкого закрытия неизбежно возрастет количество черных рынков, санитарная опасность которых не поддается никакому контролю.

Представляется, что описанная проблема – это пример явления, с которым человечеству суждено так или иначе столкнуться в разных формах после и во время коронавирусного кризиса. Простые решения в условиях сложной ситуации могут не только не быть эффективными, но и представлять собой определенную опасность. По большому счету это можно обозначить как проблему видимых и невидимых жертв – опасна позиция, учитывающая лишь видимые жертвы и игнорирующая невидимые. 

Более универсальным вызовом сложности для разных стран, чем проблема мокрых рынков, остается выбор между здоровьем, в данном случае видимой жертвой, и благополучием в целом. Так, австралийский философ биоэтики Питер Сингер и исследователь Оксфордского центра благополучия Майкл Плант в статье с провокационным названием «Когда лечение пандемии станет опаснее самой болезни» (иронично отсылающей к одной из речей Трампа) задаются вопросом о том, в какой момент последствия пандемии – социальная изоляция, банкротство, потеря работы – будут нести большие антропологические риски, чем сама болезнь. Ведь, как отмечают авторы, человеческое благополучие не выводимо из хорошего здоровья. Апеллируя к феномену «видимой жертвы», авторы заключают: можно предположить, что люди в настоящий момент склонны не видеть за ярко выраженными потребностями (отражаемыми, например, пугающей статистикой, шокирующими фотографиями и т. д.) иных, не менее важных проблем и дилемм – экономических и социальных. За этим стоит с этической точки зрения ложная стратегия «помочь видимой жертве», а не предложить помощь менее четко определенным, но не менее страдающим от этого жертвам. Авторы отмечают, что не существует универсальной «единицы вреда», и опасно было бы принимать за такую единицу лишь спасенные жизни. В качестве исследовательского хода, способного подсказать верные шаги в этом непростом выборе, они предлагают в какой-то степени опираться на всемирные отчеты о счастье, регулярно диагностирующие уровень благополучия жителей разных стран. 

Авторы подчеркивают, что, как философы морали, они не могут полноценно судить, какая стратегия могла бы быть наиболее оправданной в данной ситуации, и для анализа необходимы дальнейшие эмпирические данные. Вместе с тем сама этическая дилемма, поставленная авторами, представляется особенно важной для понимания палитры стратегий и рисков, с ними связанных. 

В связи с этим отдельную значимость приобретают стратегии поведения различных политических лидеров в ситуации пандемии. Стратегия поиска компромисса между жертвами в области здоровья и жертвами в области других составляющих благополучия – при осознании рисков и с той и с другой стороны – представляется важной для анализа. 

Стивен Пинкер, известный психолог и автор книги «Просвещение сегодня», и политолог Роберт Мугга в статье под названием «Мы можем сделать посткоронавирусный мир местом с гораздо меньшим уровнем насилия» задаются вопросом о том, каким образом опыт переживания человечеством коронакризиса сможет изменить паттерны насилия в обществе. С одной стороны, можно предположить, что уровень насилия возрастает в обществе в кризисные моменты, но этот тезис не подтверждается исчерпывающим образом историческим опытом: так, во время Великой депрессии количество убийств даже снизилось. В актуальной ситуации в связи с введением режима карантина уже можно наблюдать снижение уровня насилия, проявляемого на улицах в Северной Америке и частично Латинской Америке. Вместе с тем уровень домашнего насилия возрастает (жертва оказывается изолирована с преступником и опасается обратиться и за медицинской, и за психологической помощью). Растет и количество киберпреступлений. Количество убийств в таких привыкших к преступлениям странах, как Мексика, резко возрастает, что наводит на мысль о том, что ситуация пандемии может быть ситуацией разрушения общественных правил. 

При этом будущее преступности в настоящий момент представляется авторам еще более неясным. Вызывает опасение возможность ситуации, в которой вследствие нарушения поставки продуктов цены на них резко возрастут. Цены на основные продукты являются вопросом жизни или смерти более чем для 60 процентов мирового населения. Также есть риски повышения социального беспорядка в ситуациях, когда правительства насильно вводят карантинный режим – как, например, происходит в Кении, Южной Африке и Уганде. На Филиппинах введен режим расстрела в случае несоблюдения мер самоизоляции. 

Однако, отмечают авторы, возросший потенциал некоторых видов преступлений не должен препятствовать осознанию: мир стал гораздо более безопасным местом как минимум за прошедшие два десятилетия. При этом остаются отдельные территории, где преступность держится на высоком уровне. Авторы замечают, что, скорее всего, уровень преступности в стране – сложный показатель и зависит от большого количества факторов: например, применение насилия статистически коррелирует с уровнем неравенства, причем не столько в доходе, сколько в защищенности от насилия со стороны политических институтов (в обществах с наивысшим уровнем насилия государство действует как сила, защищающая лишь элиту). Как только члены сообщества начинают доверять власти, они охотно начинают соблюдать обязанности и предписания, распространяемые на всех. «Политические лидеры должны понимать, что снижение уровня убийств – достижимая цель, не слоган компании и не источник кормежки». Когда полиция и общество действуют как партнеры в соблюдении норм, уровень преступлений падает. Это требует скоординированных действий со стороны и политических, и бизнес-лидеров, полицейских и граждан.

Авторы подчеркивают, что меры должны предлагаться на основе достоверных данных, подтверждающих их действенность, а не на слоганах или утопических надеждах об истреблении первоначальных причин, таких как бедность и расизм. Научным сообществом уже накоплены данные о том, какие меры являются эффективными по борьбе с насилием, а какие нет. Так, среди эффективных перечисляются наблюдение в горячих точках. Комплементарной мерой может быть фокусное сдерживание – обращение к конкретным людям, склонным совершать преступления, четкое описание последствий дальнейших преступлений и, напротив, поощрение в случае отказа от прежнего образа жизни. После обнаружения потенциальных преступников может быть применена когнитивно-бихевиоральная терапия, эффективность которой авторам представляется убедительной для этих задач. Кроме того, важную роль в снижении уровня преступности авторы отводят переорганизации городского пространства с распределением напряженных точек, переосмыслением необходимых ночных часов работы увеселительных заведений и избежания темных улиц и заброшенных домов.

Помимо знания о том, что работает, авторы отмечают: важно понимать, какие меры не являются эффективными. Агрессивный патруль, запугивание, показ детям тюрем с целью устрашения, выкуп оружия либо неэффективны, либо вредны. Предотвращение насилия в мире в ситуации, подчеркивающей ценность человеческой жизни, является достижимой и общей целью, заключают Пинкер и Мугга.

Особенно значимой задачей проблема насилия представляется в связи с вынужденным досрочным освобождением из тюрем (в ряде стран) людей, совершивших преступления определенного типа.

Анализ возможных антропологических последствий, определяемых текущей ситуацией, необходимость которого становится все более очевидной, может оказаться важным предупреждающим знанием при принятии решений в  ситуации пандемии и инфодемии.

В подготовке мониторинга приняли участие заместитель заведующего кафедрой психологии личности МГУ Галина Солдатова и научный сотрудник Школы антропологии будущего РАНХиГС София Сорокина.