Большой брат: взгляд из Кореи

ДЖАСТИН ФЕНДОС – профессор в области клеточной биологии, Университет Донгсео в Пусане, Южная Корея.

Южную Корею много раз ставили в пример успешного использования технологий в борьбе с распространением коронавируса. И на этом комплиментарном фоне в какой-то момент возникло мистическое чувство, будто бы страна изобрела некие новые сложные инструменты, чтобы отслеживать и пресекать развитие эпидемии. Однако действительность намного проще. Весь инструментарий, развернутый корейскими властями на борьбу с COVID-19, в действительности есть в наличии и готовности у любой технологически развитой страны. Что выделяет Корею на общем фоне, так это политическая воля и желание использовать всю мощь этих инструментов в русле общих усилий по борьбе с пандемией.

Возьмем для примера корейского пациента с COVID-19 под № 10 422. Незадолго до выявления у него коронавируса он посещал супермаркет Hanaro в городском поселении Яньчже 23 марта, в котором провел время с 23:32 до 00:30 следующего дня. Пациент был там вместе с женой, оба были в масках и передвигались на личном автомобиле. 27 марта пара посетила цветочный рынок Яньчже между 16:52 и 17:18, и тоже была в масках. После этого они обедали в бургер-баре The Burger Joint в торговом центре Shinsegae Centum Mall между 18:42 и 19:10.

Эту подробнейшую запись может прочитать каждый желающий: она общедоступна на ряде государственных сайтов. Она же – свидетельство интенсивной работы по отслеживанию контактов зараженных COVID-19, проводимой корейскими властями. 

Но как именно собирается эта информация? Существует три основных источника: данные об электронных платежных транзакциях, геолокация с мобильных телефонов и информация с внешних камер видеонаблюдения.

Даже до начала эпидемии COVID-19 корейские власти собирали гигантские массивы данных о финансовых транзакциях для расследования налоговых преступлений. Практически любая кредитная карта и банковская проводка в Корее регистрируются в государственных базах. Во время вспышки коронавируса эта информация начала использоваться для другой цели. А именно, чтобы ретроспективно отслеживать маршруты перемещения людей: не только кофейни и рестораны, но также автобусы и метро (в двух последних случаях оплата практически целиком производится в безналичной форме). В примере с пациентом № 10 422 мониторинг таких операций позволил бы проследить посещение им супермаркета и бургер-бара, что дало бы возможность властям оперативно ввести карантин и провести дезинфекцию в обеих локациях.

С началом нового тысячелетия Южная Корея стабильно получает высокие рейтинги как одна из самых соединенных стран в мире: ежедневный доступ в интернет имеет здесь более 96% жителей. Значительная часть этих соединений происходит с помощью смартфонов и других мобильных устройств, которые есть у 95% взрослого населения. Подобный уровень проникновения интернета потребовал принятия законов и мер, в числе прочего дающих правоохранительным органам право собирать данные о местонахождении мобильных телефонов в целях борьбы с преступностью. В разгар пандемии эта информация начала использоваться для ретроспективного отслеживания перемещений как подтвержденных, так и потенциальных носителей COVID-19.  

Даже без включенного GPS и прочих сервисов геолокации операторы мобильной связи могут отслеживать перемещение телефонов с точностью в пределах одного километра и менее по мере того, как те переключаются между вышками мобильной связи. В Корее операторы обязаны идентифицировать пользователя при установке подключения между вышкой и телефоном. Эта информация открыта для властей. Такая идентификация подключения в случае с пациентом № 10 422 и его супругой показала бы, что они вместе посещали супермаркет и бургер-бар. Это дало бы дополнительное подтверждение информации, полученной из других источников.

Геолокация мобильных устройств также используется для внесения оперативных изменений в картину пандемии при появлении новых данных. Например, я живу в Пусане. Когда в городе выявляется новый случай заражения, я получаю текстовое сообщение с информацией о местах, которые посещал вновь выявленный пациент в течение последних нескольких дней. Это помогает мне оценить, мог ли я находиться в непосредственной близости от зараженного, а значит, и принять информированное решение о необходимости медицинского обследования. Если бы я запланировал поездку в соседний город Ульсан, то мне начали бы присылать сообщения с информацией о пациентах и местах, которые они посещали. Таким образом, я имел бы все необходимые сведения об окружающей меня обстановке в реальном времени.

В период эпидемии система внешнего видеонаблюдения была тоже перенацелена. Так же как и в случае с определением местоположения мобильных устройств, правоохранительные органы давно пользовались правом получения быстрого доступа к информации с видеокамер для проведения расследований. Изучение данных, полученных с помощью этих систем, скорее всего, позволило бы медикам с точностью до минуты определить все заходы пациента № 10 422 в супермаркет и на цветочный рынок. Другие детали, включая использование пациентом маски и личного автомобиля, также, вероятнее всего, можно было бы выявить с помощью этой системы.

Способность Кореи быстро перенаправить и интегрировать разные базы цифровой информации – это свидетельство не только эффективности существующих инфраструктуры и процедур, но также и предшествующих усилий правительства, которое выучило уроки предыдущих кризисов для системы общественного здравоохранения. Проанализировав опыт по борьбе со вспышкой Ближневосточного респираторного синдрома (MERS) в 2015 году, корейские власти признали необходимость отслеживать путь распространения инфекции и заражений в режиме реального времени. В связи с этим были внесены поправки в Закон о контроле и профилактике инфекционных заболеваний. Они дали властям легальное право вести соответствующий мониторинг, сбор и обработку данных в периоды эпидемий. Согласно новым пунктам, органы здравоохранения могут собирать и использовать соответствующую информацию наравне с правоохранительными структурами. Это расширило их возможности по целевому тестированию и введению карантина в отношении вероятных инфицированных.

Кроме того, новыми поправками в закон установлено право населения на полную и достоверную информацию. Именно эти поправки требуют от властей посылать мне текстовые сообщения, содержащие сведения о новых зараженных в моей близости. А равно – выкладывать в публичный доступ информацию о пациенте № 10 422. Подобная прозрачность не только помогает населению принимать более взвешенные решения, но также дает ему ощущение большего контроля над окружающим пространством. Кроме того – повышает уверенность в действиях властей, как можно судить по результатам недавних парламентских выборов [15 апреля, победу на которых одержал правящий блок во главе с Демократической партией «Тобуро»].

На всем протяжении эпидемии общественное мнение в Корее в отношении наблюдения оставалось крайне положительным. Показатель смертности от COVID-19 здесь примерно на две трети ниже среднемирового значения. К этому моменту это одна из очень немногих стран, где кривую заражений удалось вывести на плато и избежать повторной волны распространения вируса. Но несмотря на эти успехи, были и те, кто выражал обеспокоенность по поводу масштабов раскрытия личной информации медицинской администрацией. Например, известен случай, когда система «вскрыла» факт супружеской измены, проследив и выложив в открытый доступ данные о перемещении пары, как оказалось, встречавшейся вне брака. Подобные инциденты редки, но они тем не менее вносят мотивированные аргументы за изменение нынешней системы слежения. В том числе, в требование о возможности удаления чувствительной информации из публичного доступа.

Системы, которые используют власти в Корее, широко распространены в технологически развитых странах. Платежные системы и банки по всему миру уже сейчас владеют гигантскими объемами информации об электронных транзакциях населения. Операторы мобильной связи имеют все возможности для записи данных геолокации для каждого телефона в их сети. Реальный вопрос касается не технологии, а политической и общественной воли для конструктивного использования этих данных в процессах управления в период эпидемии.